Вот сижу я здесь, в вечном очередном транспорте, и на маленьком компьютере выстукиваю текст о способах существования в поэзии. Времени у меня мало – скоро выходить – поэтому сразу перехожу к делу.
По-моему (и не только по-моему), в современной поэзии существуют четыре позиции, четыре полюса, четыре угла комнаты, в которой обитают все или почти все поэты.
Первый угол, красный, – классический. Поэзия есть бог в святых мечтах земли. Озарение, вдохновение, метаязык, светлая всепроникающая сила. Поэт – жрец этого божества. Ему даётся свыше. Он воплощает эту данность. Его цель – точность воплощения, верность поэзии, в конечном счёте – бессмертие созданного, гарантированное его причастностью. Он ответственен только перед своим божеством.
Второй, противоположный угол, – для отверженных. Назовём его, исключительно за неимением лучшего, углом романтическим. Поэзия не бог, наоборот, она бес. Поэт – одержимый. В силу своей одержимости, он асоциален, склонен к несложившейся судьбе, к непонятости и одиночеству, к наркотикам и самоубийству. Поэзия мучит его, отбирает жизненные силы, доводит до самого дна и до самой покрышки.
Третий угол, условно говоря, - постмодернистский. Поэзия – не бог и не бес. И ничто – не бог и не бес. Всё – игра. Игра в слова. Игра в игру. Бессмысленная, абсурдная и такая древняя, что все ходы в ней уже сделаны бесчисленное множество раз. Воспринять всерьёз нельзя - остаётся повторяться, ёрничать, сочетать цитаты и готовые смыслы, неограниченно изощряться в этой игре.
Наконец, четвёртому углу названия, кажется, ещё вообще никакого не предложено. Назовём его углом эгоцентрика. Поэзия – это вообще непонятно что, да и не в ней дело. Дело в личности автора, которой свойственно выражать себя определённым образом. Образ этот спонтанен, сиюминутен, следует оттенкам настроения и всплескам эмоций. Стихотворение – это выкрик души, и всё, что касается души в данный момент – стакан чая, презерватив, партнёр по жизни, телевизионная программа – попадает в текст. И никаких богов, бесов, игр, вообще, никаких больших букв (а как правило, и знаков препинания).
Вот, кажется, и всё. Возможны комбинации, сочетания, но за пределы описанной комнаты мало кто выходит. Другие позиции, известные в истории поэзии, – скажем, позиция поэта-гражданина, поэта-мыслителя, поэта-развлекателя и т.д. – нынче непопулярны. Стали уделом графоманов или представителей массовой культуры, песенников, которых настоящие поэты за настоящих поэтов не считают.
Конечно, есть и другие поэтические комнаты, например, православно-патриотическая… но об этом как-нибудь в другой раз, ладно?
Вернёмся в нашу комнату. Загвоздка в том, что ни одна из четырёх позиций не предусматривает читателя. И их возможные комбинации – тоже. В комнате находятся только поэты.
С точки зрения как классика, так и романтика читатель – это, в лучшем случае, недопоэт. А в худшем – непоэт, антагонист. Пойдите прочь, какое дело поэту мирному до вас, - воскликнул первый в России классик. Я, мол, лично знаком с самим А. Бельведерским, а вы паситесь мирно со своими печными горшками. Вам не понять моей разочарованной души, вторит ему из своего угла романтик. Не последовать за мной в мой ад. Игрок просто подавляет простаков-читателей своей универсальной образованностью и умением ловко складывать чужие словечки и сочетать невообразимые цитатки (подбросив пару очевидных для приманки). Чтобы правильно понимать его утончённую игру, читатель должен быть образован ровно так же, как и автор – иначе он рискует запутаться в смыслах и принять одни цитаты за другие. Эгоцентрику же вообще, по определению, никто не важен, кроме него самого. Поэзия – это я, понимаете, Я, а если не понимаете, то это ваши проблемы.
Неудивительно, что читатель, обойденный вниманием поэтов, обходит их своим ответным вниманием. Поэзия, наделённая огромным внутренним смыслом для её создателей, лишается смысла внешнего, смысла за своими весьма ограниченными пределами.
И дело здесь не только в том, что уходят упомянутые выше позиции поэта-гражданина, поэта-философа да и многие другие (хотя нелишне напомнить, что, скажем, «чистейший лирик» Мандельштам писал прекрасные гражданственные стихи, да и задумываться вполне себе позволял). Дело, на мой взгляд, глубже.
В поэтическом тексте, каким бы он ни был, слов мало. Поэтому каждое слово имеет или, по крайней мере, должно иметь, гораздо большее значение, чем, скажем, слово прозаическое. Поэтическое слово может описывать, но в большей степени оно указывает. Работая как (почти) прозаик, я потратил полторы страницы на описание некой комнаты, в которой сгрудились современные поэты. Если бы я был законченным и последовательным прозаиком, я бы ещё потоптался в середине комнаты, прошёлся по персоналиям (всякий предмет, при пристальном вглядывании в него, разрастается до бесконечности, говорит прозаик Толстой). Как поэт, я сказал бы только, что в поэтической комнате воздух затхл.
Каждое поэтическое слово указывает на большее пространство смыслов и переживаний. Поэтому имеет значение всё, всё то, что в быстротекущей прозе не стоит замечать: сочетания слов, их близкие и дальние переклички, отголоски смыслов, музыка звука.
Но что происходит, если слова не согласованы, если смыслы не перекликаются и не рождают эффект эха, эффект пространства, если указатели не читаются, если они указывают в разных направлениях или просто на слепую стену? Текст распадается на глазах, становится смешным и претенциозным, бедным и невыразительным, графоманским.
Именно таким видит поэтический текст неподготовленный читатель. Он просто не может понять указателей, если они содержат надписи на незнакомом ему языке. Поэт думает, что он чересчур богат для читателя – читатель, наоборот, считает, что он слишком беден. Считывается, по максимуму, одна-другая давно известная мысль и знакомый диапазон эмоциональных состояний, причём не очень приятных: гордыня, истерика, одиночество, отвергнутое влечение (нет, не любовь, ею уже давно не пахнет) – продолжите список, если получится. Остальные указатели не имеют смысла.
Можно сказать то же самое по-другому. Из дома вышел человек и прошёл без оглядки длинную дорогу в тёмном лесу. Так как он не интересовался последователями, он не оставлял вешек, зарубок, тем более - не торил пути. И теперь он один, совершенно один в том, надеюсь, замечательном культурном и душевном пространстве, в которое его занесло, и никто не знает, как там до него добраться.
Конечно, опережающее развитие поэтического языка – явление почти всеобщее. Поэт уходит в отрыв – читатель догоняет в следующем поколении. Не без помощи культуртрегеров, проходящих описанный выше путь «по живому следу». Так может (по идее одного известного культуртрегера) и создать армию таковых, и они воспитают нового читателя для сегодняшнего стихотворца?
Не похоже на то, что сейчас это может получиться. Читателя всё-таки плохо удаётся воспитывать без хотя бы вялого желания со стороны последнего. Да и культуртрегер должен быть тоже из них, из читателей. Это, в конце концов, просто особо продвинутый читатель, который прочёл, понял и восхитился. И обладает талантом и страстью – разъяснять и пропагандировать чужое, воспринимая его как своё.
Сейчас, к сожалению, поэтов читают только поэты, которые даже сами себя объяснить толком не могут. Да и то, читают, как правило, невнимательно, поверхностно, оценивают текст, вместо того, чтобы реагировать на него эмоционально. Значит, текст не затрагивает, проходит мимо них. Указатели смотрят в стену.
Да и полюбить того, кто, в лучшем случае, презрительно косится в твою сторону, способен разве мазохист. Так в чём же выход? И есть ли он вообще, или речь идёт о неизлечимой болезни, о гибели некой части поэтической системы (как кое-кто тоже утверждает)?
Конечно, выхода для всех нет. Да он и не нужен. Да и кто я такой, чтобы его предлагать. Но кое-что сказать можно. В порядке личного мнения, разумеется.
Допустим, вы, уважаемый Поэт, твёрдо занимаете один из углов описываемой комнаты. Потому что вы действительно такой. Это сущность вашей личности. Вы не можете измениться, как не можете выскочить из себя, поднять себя за волосы. Ну так и исполать вам. Живите, как знаете. Рискуйте всем во имя главного.
Но если вы, как и я, чувствуете себя в поэтической комнате неуютно, если вам тесно и душно в ней, – подумайте, пожалуйста, о том, что поэт – не только приёмник, но и передатчик. Что поэзия проходит сквозь поэта, а не сосредотачивается в нём – иначе она может взорвать его. Что поэзия нуждается в адресате не меньше, чем в авторе. Этим адресатом не обязательно должен быть конкретный читатель, тем более читатель массовый – Бог знает, что там намешано. Но есть всё же нечто, к чему вы обращаетесь. Нечто очень важное и дорогое для вас – и всё-таки не совсем вы (да, такое тоже бывает). Возможно, ваше слегка подправленное альтер эго, возможно, любовь ваша, возможно, как раз Тот, кто (или То, что) посылает ваши поэтические озарения – мне сложно сказать, совпадает ли адресат поэзии с её источником. Наличие собеседника – или Собеседника – уберегает от гордыни и сознания экзистенциального одиночества, делает поэтический мир более здоровым и сбалансированным. Проветрим комнату, откроем окна, страшно молвить – двери...
Мне выходить.
